Атрибуция «имперского правления» относительно советского периода в истории Казахстана никогда не подвергалась в отечественной историографии новейшего времени альтернативному аналитическому рассечению в противовес коннотации тоталитаризма. Хотя справедливости ради следует отметить, что еще на излете СССР звучали предупреждения о невозможности далее, хотя и «с позиций строгой партийности, классовости», брать факторы прошлой жизни «вне их исторической связи». Однако эти обращения так и не нашли отзыва в шумливой сутолоке национально-патриотического нарратива, что было объективно обусловлено как «кессонной болезнью» этнического возрождения, так и императивами легитимации новой политической элиты на период постимперского раздробления. В результате, энтузиазм отречения от рецентного прошлого дошел до того, что среди университетской профессуры стало распространяться мнение об «исчерпанности» советской тематики вообще. На парламентском уровне предлагается «вымыть всеми средствами» из сознания народа пережитки советского прошлого, как в свое время это сделали с историей казахского народа». Как говориться: ни прости и ни прощай! Иначе говоря, в отечественном обществознании возобладала попытка спроецировать стереотипы современного сознания в более отдаленные исторические пределы с другими временными контекстами и культурным потенциалом с целью как можно в большей степени «удревнить» текущий статус суверенности. Как следствие, понятие «нации», которое «всецело принадлежит к конкретному по меркам истории недавнему периоду», было соотнесено к чисто этническим дефинициям на основе абсолютной профанации закона неотклонения смысловых форм от конкретики исторического процесса.
Тем не менее, прошлое неизменно сохраняется и продолжает оказывать свое влияние, незримо воплощаясь как в бихевиористских моделях обыденного человека, так и в деятельных мотивациях старых/новых социальных страт. Современный переживаемый период яркое свидетельство неразрывной связанности поведенческой техники хотя бы на примере постсоветских способов выражения лояльности, по которой и пишется история. Вчерашнее умение «читать» социализм», «говорить по-большевистски» успешно трансформировались в демагогическую риторику конъюнктурных писем к руководству, артикулирующих «незыблемую веру в будущее демократии» и выражающих готовность «всю жизнь поклоняться», хотя самими властями неоднократно указывалось, что «любой идеалист в политике намного страшнее самого последнего циника». Только это сводит на нет отрицание истории предшествующих, но соприкасающихся по времени поколений. Жажда же перескочить этот этап можно расценить лишь как попытку уйти от моральной ответственности за прошлое, хотя оно есть составная часть нашего настоящего, и начать с «чистого листа», не замечая при этом родимых пятен еще не сгинувшей азиатско-советской старины.
Фотоархив
