Қазақстан Республикасының ғылым және жоғары білім министрлігі Ғылым комитеті

Ш.Ш. Уәлиханов атындағы Тарих және этнология институты

История Алаш Орды в летописи Центральной Азии занимает главенствующее место при воссоздании периода консолидации казахской нации на весь период до-, революционного и постреволюционного лихолетья. По словам выдающегося исследователя мусульманских народов Уилла Мейера, Алаш Орда лидировала в антиимпериалистическом движении и вместе с младобухарцами, Кокандской республикой, повстанцами-басмачами, а также национал-демократическими партиями Кавказа, Крыма, Якутии и Бурятии явилась движущей силой огромного общественного подъема начала прошлого века. Во многом этому способствовала обстановка, сложившаяся в стране на рубеже XIX-XX вв., когда стадия этногенеза казахов стала обретать нациеобразующие черты. Данный период характеризуется привнесением на окраины империи нового чувства сплоченности этносоциальных групп по признакам крови и вызревшего с годами интеллектуального компонента уже зародившейся национальной интеллигенции. Занимая промежуточное положение между четко выраженными «европейской» и «восточной» половинами империи, общеказахский истэблишмент приступил к поиску собственных путей самоопределения через надплеменную консолидацию, которая положила бы конец междоусобным распрям и всем мерзостям перезревшего феодального порядка.
Его основу составили представители степной аристократии, байства и довольно разноликой массы: учителя, переводчики, мелкие служащие, ремесленники, некоторые крестьяне. На протяжении прошлых десятилетии в казахских кругах утвердилась практика подготовки молодежи в учебных заведениях России в рамках решения двух задач: возможности нового поколения адаптироваться к российской действительности и попытаться сохранить свои особенности. Одни направлялись в Петербург, Москву, другие в ту часть учебных заведений Казани и Уфы, где преподавание велось на татарском и башкирском языках. Отдельные представители казахской молодежи учились в мусульманских вузах Турции и Египта. По-существу эти два типа подготовки заложили основу для формирования двух направлений общественно-политической мысли: западного и восточного с присущими им традициями культуры и духовных ценностей. В 1910 г. А.Н. Букейханов писал: «Одно из них может быть названо национально-религиозным, и идеалом его является религиозное единение казахов с прочими мусульманами. Другое, западническое направление, видит будущее киргизской степи в сознательном претворении западной куль¬туры – в самом широком смысле этого слова. Первое, вероятно, возьмет за образец мусульманские татарские партии, а второе – оппозиционные русские, в частности, партию народной свободы».
Двадцатый же век консолидировал три компонента в реформаторском движении: теологическое, культурное и политическое начала. Если в остальных мусульманских провинциях носителем «нового пути», джадидизма являлся зарождающийся класс деловых людей, то в Степи реформаторство стало целью жизни представителей аристократической элиты и разночинцев, которые говорили и действовали как европейские джадидисты, но при этом учитывали особенности и возможности своего народа. «Киргизский (казахский) народ … не желает отделения от России. Мы – западники». Алихан Букейханов, Ахмет Байтурсынов и Миржакып Дулатов начали свою активность в условиях дисперсного расселения казахского населения по степи, что значительно усложнял процесс политизации народа.
В качестве одного из средств возбуждения социальной мобильности было избрано печатное слово. Со второй половины XIX века в свет начали выходить сначала просветительские казахоязычные издания «Туркестан уалаятынын газеты» и «Дала уалаятынын газеты». После же революции 1905-1907 гг. широкое распространение получили газеты «Серке», «Казак газеты», «Казакстан», «Казак» и другие, которые способствовали созданию образа единой казахской общности. Предшествовало этому программное заявление, «Петиция на Кояндинской ярмарке» (26 июля 1905 года), где первые казахские профессионалы-политики изложили свои взгляды на судьбу страны. Уровень понимания национальной проблемы казахскими интеллектуалами того времени можно увидеть в некоторых произведениях известных казахских просветителей и в публикациях периодической печати конца XIX-начала – ХХ веков. Используя редакторскую колонку и аналитические разделы, их авторы вели активную пропагандистскую работу. Так, Миржакып Дулатов, продолжая традицию деятелей «Зар заман», в своем стихотворном цикле «Оян, қазақ!» («Проснись, казах!») сетовал:

Спит казах беспробудно.
Сгорим ведь в огне, если не проявим прыти,
Все народы двинулись вперед,
Лишь наш народ катится назад,
Стараясь не сделать хотя бы шаг вперед.

Ахмет Байтурсынов также писал в газете «Казах» (1913 г.): «Само существование казахской наций стало острой проблемой». Колониальный статус страны диктовал переход на качественно новый уровень организации социальной, духовно-культурной сферы, который виделся в объединении колониальных народов на основе историко-культурного и этнического наследия. Местное или географическое тождество стало быстро исчезать по мере улучшения средств коммуникации и их безопасности, большей подвижности коренного населения и быстро растущей урбанизации. Локальная идентичность среди интеллектуалов стала уступать более крупной географической идентичности, особенно, на Северном Кавказе и в Центральной Азии. В конце XIX-го века в Центральной Азии на стадии формирования находилось крупное географическое тождество «туркестани». Конечно, этот процесс проходил не в среде сельских жителей, а в кругу городской интеллигенции. Его рождение было связано с осознанием того, народное и политическое единство среди жителей Туркестана в условиях русской колонизации является единственным средством национального выживания. Все дореволюционные политические деятели Туркестана: Абдурраиф Фитрат, Махмуд Ходжа Бехбуди, Мустафа Чокай и даже те, кто позже примкнул к большевистской партии, как Файзулла Ходжаев или Турар Рыскулов, отождествляли себя «туркестанцами». Концепция создания единой Туранской республики предусматривала объединение всего мусульмано-тюркского мира, включая средневолжские территории Татарии, Башкирии, Чувашской республики, мусульманские районы Северного Кавказа, Азербайджан и Дагестан. Население Туранской республики должно было быть на 75% тюркским и приблизительно на 80% мусульманским. Однако с точки зрения политического представительства в органах империи данное тождество не получило своего развития.
Приход к власти большевиков не дал сбыться в регионе сценарию по примеру Пруссии, которая объединила разделенные немецкие государства. Триумф большевиков и их ленинской программы способствовали сохранению Российской империи насколько это возможно, сохранив за ее юго-восточным сегментом колониальный статус. Историчность этноса в данном случае стала определяться критериями возникновения группы людей, которая встает на борьбу «за право признания за своей народностью качества социальной и политической общности, способной осуществлять реальный контроль над определенной территорией и ее населением». Такой группой и выступила «вестернизированная казахская элита, видевшая в Алаш Орде средство для продвижения своих целей». Стремление управлять этим процессом при отсутствии местного правящего класса еще в прошлом породило жесткие идейные споры среди светских просветителей, казахских чиновников, мусульманского духовенства и реформаторов пантюркистов. Однако у всех, как пишет Бавна Дэви в недавно вышедшей монографии «Казахстан: этничность, язык и власть», «сложилось общее мнение о том, что пастушеское скотоводство само по себе не имеет возможности противостоять новым вызовам. Утратив всякие иллюзии относительно царских властей после восстания 1916 года, лидеры Алаша пришли к выводу о необходимости радикальных изменений в политических и властных структурах, и что только это может облегчить участь как скотоводов, так и земледельцев в Степном крае».
В начальный период советской истории идея Алаша могла существовать лишь в рамках коммунистической системы, объявившей о мировой революции и, одновременно, провозгласившей самоопределение народов как неотъемлемую часть на пути к ней. С другой стороны, большевики использовали для привлечения в ряды партии многих национал-коммунистов, которые пытались примирить коммунизм с исламом и несли мусульманам зарубежного Востока революционные идеи, выгодные коммунизму. В одной из листовок отмечалось: «Каждому из вас должно быть известно постановление о прощении. Киргизский народ должен дать свой ответ на него. Пусть каждый род обсудит предложение и даст ясный, решительный и честный голос за признание Советской власти». Образ создания независимого казахского государства на основе демократии свободного мира и реальных рыночных отношений сменился политикой защиты интересов казахского народа в безальтернативных обстоятельствах диктатуры русского пролетариата. Со стороны же Москвы имела место попытка «создания собственных политических структур в Центральной Азии с тем, чтобы формально покончить с колониальной природой своего правления в регионе, однако без права что-либо менять в характере этого правления». Правительство крайне нуждалось в компетентных людях из националов и привлекало их на свою сторону, несмотря на широко распространенную враждебность к ним. «В 1926 году Голощекин попытался установить контроль над образованием, учебной литературой и прессой, но не смог этого сделать без алашордынской интеллигенции, поскольку попросту не было тех, кто мог бы их заменить». Казахские интеллектуалы также старались как-то приспособить каркас большевистской идеологии к местным реалиям: «Несмотря на первоначальный «антирелигиозный характер диктатуры пролетариата», местные социалисты объясняли возможность альянса с русским рабочим классом тем, что коммунизм последних фактически совместим с исламом. … Ахмет Байтурсын, касаясь своего народа, говорил, что казахи «примут коммунизм даже раньше всех остальных народов, поскольку их жизненные условия вполне соответствуют коммунизму»».
Национальный коммунизма они понимали как синтез коммунизма и национализма в новой динамичной идеологии, тем самым установив прецедент идеологической независимости. Они фактически игнорировали большинство постулатов ортодоксального марксизма – классовую борьбу, диктатуру пролетариата и пролетарский интернационализм. В первые 10 лет Советского режима мусульманские национал-коммунисты во всех мусульманских республиках проводили активную пропаганду согласно своей пантюркистской теории, которая имела долгосрочное воздействие. Однако вскоре и существование самой партии оказалось под угрозой. «Тезисы X съезда РКП(б) по национальному вопросу (1921) призвали к борьбе против великодержавного шовинизма и местного национализма. На этой почве развернулась борьба между русскими и казахами, а также между самими казахами, где каждый стал изобличать своего врага как шовиниста или националиста. Под этими лозунгами была денонсирована партия Алаш Орда. … Русские коммунисты стали утверждать, что совместная работа с теми, кто был связан с Алаш Ордой, далее невозможна. … С этого момента открытая общественная деятельность Алаш Орды под советским правлением была объявлена вне закона».
Лишенные права прямого политическое действия, лидеры Алаш Орды избрали опосредованный нейтралитет. Они окунулись в активную организационную и просветительскую работу, уповая на то, что марксистская доктрина «в какой-то степени не даст погибнуть росткам национальной идеи под властью новой советской России». «Алашордынцы в массовом порядке вступали в большевистскую партию, создавая в регионе первичные местные организации новой советской администрации. Но из-за своего происхождения они, одновременно, привносили и ересь мусульманского национализма, приверженность исламской культуре и устремления к автономии (если не к независимости), пропагандируемой самым важным и высокопоставленным в России мусульманским коммунистом Султан-Галиевым». Как бы там ни было, но феномен национал-коммунизма народов Советского Востока оказался несовместимым с пролетарским интернационализмом, который «выступил крайним выражением русского национализма не только в качестве добавочной, но движущей силы глобального проникновения коммунизма».
С 1923 г. над советской зоной Центральной Азии опустился плотный Железный Занавес, который изолировал советских мусульман от остального мусульманского мира: были нарушены все контакты между советскими мусульманами и их собратьями заграницей. Паломничество в святые места в Саудовской Аравии и шиитские города-святыни Ирана (Кум, Машхад) были запрещены, территория Центральной Азии и Кавказа стала недоступной для несоветских мусульман, а сами советские мусульмане стали невыездными. Изоляция от остального Дар ул-Ислами (Мусульманского мира) была усугублена изменением алфавита: арабская письменность в 1929 г. была заменена на латиницу, а позже, перед второй мировой войной, вновь изменена на кириллицу. В это же время, с 1923 г. начались атаки на мусульманскую интеллигенцию. Все из национал-коммунистов были казнены, а продолжатели чистого джадидизма вынуждено эмигрировали. Так, Мустафа Чокай, после падения Кокандской республики, ставшей первой организованной попыткой сопротивления местного населения советскому режиму, продолжает борьбу за освобождение Туркестана сначала в Тифлисе, а после взятии его большевиками в эмиграции (в Турции, во Франции, Германии, Польше, Швейцарии и в Лондоне).
В дополнение к политике умиротворения, национальному размежеванию, коллективизации и первоначальной индустриализации, массовой иммиграции, латинизации алфавитов и т.д., незначительные национальные кадры в мусульманских регионах были уничтожены чистками. Несмотря на то, что эти чистки были прямым побочным продуктом таких же репрессивных мер на всей территории страны, местные кадры были особенно задеты ими. Менее многочисленные, слабо подготовленные и менее искушенные, чем их русские коллеги, они, в дополнение ко всему, были легко уязвимы для обвинений в «националистическом уклоне». Чистки уничтожили почти все мусульманские кадры, стоявших на стороне большевиков после революции. Наряду с мощной централизацией политика репрессий сделала потенциально возможным перестройку всех национальных культур. Советское государство стало безраздельно контролировать образование, издания и средства информации. Режим выработал многоцелевую тактику культурной трансформации, которая внесла поправки в теорию языка, образование, историографию и литературу.
«В 1928-1929 гг. почти все бывшие активисты Алашского движения были арестованы; в 1930-х годах они были казнены или погибли в застенках (за малым исключением, как, например, Алимхан Ермеков и Мухтар Ауэзов)». С тех пор за представителями казахской культуры, которые тем или иным способом озвучивали идеи преданных остракизму алашордынцев, закреплялся бренд «буржуазного националиста» в качестве гарантированного средства для публичного шельмования. Кампании же по физическому уничтожению «социально-чуждых элементов» на основе государственного вердикта были продолжены и в последующем. «Советская власть ликвидировала интеллектуальную и политическую элиту посредством трех валов террора в 1928, 1937-1938 и 1949-1950 годах», причем гибли не только симпатизировавшие, но те из казахов, кто «противостоял Алаш Орде». На последующий период советской истории эту элиту сменило новая генерация, которая была «более искушена в житейских делах, менее активна в борьбе с предубеждениями и, что парадоксально, более консервативна». Но старое поколение, «которое избежало чисток зачастую ценой демонстративного покаяния и отречения, тем не менее, явились резерватом сохранения национальных традиций, обеспечив, тем самым, соединительное звено между национальными лидерами, уничтоженными в 1937-1938 гг., и молодым поколением». Тем не менее, с легендарных времен Алаш-Ордынского движения среди местной элиты никогда открыто не ставился вопрос о строительстве самостоятельного государства на основе имманентных черт, присущих историческим традициям нации.
Лишь только в конце XX-го и начале XXI-го столетий в результате естественного одряхления советской империи и зарождения нового казахского политического ядра, который стал защищать национальные интересы последовательно и эффективно, идеи Алаш Орды, символизировавшие мощь казахской этнической идентичности, нашли свое воплощение в государственном строительстве. Однако «самым важным вкладом в дело казахской национальной государственности явилось признание за Казахстаном статуса независимого административного образования в 1920-х годах, а затем союзной республики в 1936 году. Таким образом, идея о казахской нации, высказанная А. Байтурсыновым еще в 1913 году, идея о том, что казахи владеют определенным пространством и придерживаются собственного образа жизни, была реализована выходом на арену Казахстана как республики Советского Союза». Борьба за сохранение территориального казахского тождества, равно как и дальнейшее восхождение Казахстана от автономного придатка к национальной республике в условиях сталинщины является заслугой и подвигом Алаш Орды, которые трудно переоценить.