Зарина (V–IV вв.до н.э.) – царица саков,  населявших степные территории от Подонья до Сыр-Дарьи включительно. Отличалась качествами воинтельницы и созидательницы, заботившейся о благополучии своего народа.

Биография 

Самая ранняя информация о Зарине имеется в сведениях древнегреческого историка Ктесия (конец V – начало IV до н.э.), служившего при дворе персидских царей. В труде автора «История Персии», написанного с 398/397 гг до н.э. – 390 г. до н.э. описывается исторический период когда парфяне, отложившись от мидийцев, передали свою область сакам, что послужило поводом для многолетней войны между мидийцами и саками, у которых правительницей была женщина по имени Заринея. В § 8, в изложении Диодора со ссылкой на Ктесия  она характеризуется как храбрая, приверженная к военным делам, обладающая деловыми качествами и своей предприимчивостью во многом превосходившая других сакских женщин [1, c. 39]. Заринея являлась дочерью сакского царя и была замужем за царем саков Мармареем. Характерной особенностью сакских женщин была их помощь в военном деле, когда они наравне с мужчинами стояли на защите своего отечества. Зарина превосходила всех красотой и силой оружия подчинила соседних варваров, стремящихся завоевать саков. В очередной битве, она будучи ранена и преследуемая мидийским царем Стриангеем была спасена им самим. Согласно описаниям, спустя время Стриангей сам попадает в плен к Мармарею. Зарина стремится помочь ему освободиться из плена, но получив отказ от своего мужа, она убивает его, передает мидийскому царю его область и устанавливает с ним дружеские отношения.

В § 10 описываемого издания излагаются дальнейшие взаимоотношения Стриангея и Зарины, которые впоследствии переросли в трогательные чувства, он умирает голодной смертью, написав своей любимой женщине Зарине письмо следующего содержания: «Ведь я спас тебя, ты спасена благодаря мне, я же из-за тебя погиб».

Наряду со смелостью царицы Зарины в источниках отмечается ее вклад в развитие градостроительства и заботливое отношение о своем народе. Она «привела значительную часть страны в возделанный вид, немало городов выстроила и создала народу счастливую жизнь». По мнениям древних авторов, заслуживающим уважения качествам царицы относится и нравствено справедливое отношение к мидийскому царю Стриангею, воспылавшего к ней страстной любовью. Отвергая его любовь она напоминает ему о его жене Рэтее.

После смерти Зарины, в знак признательности и благодарности, народ саков воздвиг ей гробницу в форме пирамиды, каждая из сторон которой равнялась 3 стадиям (1 стадия – 60 м), а на вершине ее установили колоссальную позолоченную статую, приравняв ее к героическим личностям общества саков.

Далее анналы содержат информацию о том, что женщины «у саков сражаются наравне с мужчинами… на лошадях» и, что они «наравне с мужчинами стреляют из лука назад, притворяясь бегущими» [1, c. 40, 123].

Согласно другому сообщению «жена другого сакского царя Аморга по имени Спаретта победила Кира и смогла освободить мужа из плена» [1, c. 91].

На столетие ранее, имеется информация у отца истории Геродота о скифах, населявших территории Северного Причерноморья, с которыми он имел удовольствие общаться сам, во время визитов в греческие города – колонии, расположенные на берегу Черного моря. Среди большой серии информации об общественном, политическом и других сторонах жизни скифского общества Геродот писал о женщинах амазонках, отличительной особенностью которых являлись их воинственные качества [2, c. 270–272]. Начиная с самой древности, на протяжении тысячелетий образ воинственной женщины, подобной Зарине продолжает присутствовать в эпических произведениях разных народов. В результате сравнительного  анализа мифологических сюжетов и эпических произведений иранских и тюркских народов, Х.Г. Кероглы пришел к выводу о чертах сходства таджикского и туркменского эпосов с присутствием в них образов девушек – богатырей. По мнению автора Зарина Зарнигар (Златописанная) таджикского эпоса «Гургули» наделена теми же чертами что и Бану Чичек, влюбленная в главного героя III сказания эпического произведения «Книга моего деда Коркута» Бамсы – Бейрека. В целом, автор полагает что для традиционной культуры многих древних и средневековых народов Средней Азии, Ирана и Азербайджана аналогичные сюжеты с персонажами, которые носят имена Зарина, Зариандр (мужское имя) или иные, но наделенные сходными качествами являются весьма характерными [3, c. 10–11]. Вероятно, описания событий связанных с жизнью и деятельностью скифской царицы Томирис, наделенной мужественными качествами, радеющей не только за свою семью, но заботящейся о благополучии своего Отечества и народа отражает основную идею о героизме личностей, готовых служить и защищать свою родину.

Анализируя осетинский эпос Ж. Дюмезиль отмечая древние истоки скифских сказаний о богине Табити, связи ее с Тапити, персонажем древнеиндийского эпоса «Махабхарата», где она описывается как дочь Солнца, указывает на их паралелли в нартовском эпосе. Спутницей главного героя нартовского эпоса Сослана становится Ацырухс, дочь Солнца. По-мнению автора, «перестав быть предметом культа и превратившись в сказочный образ, Табити видимо, наследовала той Гестии, как именует ее Геродот, подчеркивая ее важную роль  в частности, в царских домах. По мнению автора образ Гестии рассматривается в связи с «царскими очагами»… которыми скифы по обычаю клялись в самых торжественных  случаях [4, с. 114]. По его словам, царь скифов Идантирсис в своем гордом ответе на ультиматум Дария назвал Гестию царицей скифов [2, с. 176]. 

Амазонскими мотивами богат, например, фольклор народов Приаралья. Предания о воительницах рассказывают и узбеки Хорезмского оазиса. Интересной реминисценцией приводимого Геродотом рассказа является легенда о правительнице Хорезма Тюрабек-ханым и вторгшемся в ее владения султане Санджаре. В современном сказании хорезмских узбеков повторился древний массагетский сюжет. Исследователи отмечают несомненное сходство обоих фольклорных памятников. По содержанию и манере изложения особенно близки их начальные строки; но и дальнейшее изложение событий построено по одному принципу. С этой легендой, сопоставим эпизод из каракалпакского эпоса «Кырк кыз» о вторжении в Хорезм иранского Надир-шаха, борьбу с которым возглавила сестра главного героя Арслана – своего рода «амазонка» Алтынай. Другой аналогией к образу воинственной правительницы является предание о грузинской царице Тамаре, свидетельствующий о широких межэтнических  связях прошедших эпох, а также как результат литературных контактов. Изучение данных фольклора различных народов древности позволило ученым прийти к выводу о связи образов о воинственных женщинах царицах с культом плодородия и их исполнением в обществе роли жриц.

Этимология имени пока однозначных и убедительных версий не имеет. Однако, по мнению известного ираниста В.И. Абаева оно восходит к древнему иранскому zaranya, сакскому zarnya – золото. В современном осетинском языке слово žærīn/zærīnæ чаще всего употребляется в сочетании таких слов как xur (солнце) в виде xuržærīn и sѵrx (красное) в виде sѵğžærīn, обозначая соответственно солнечные блики (лучи) и собственно золото. Слово žærin (зарин) в переводе с персидского означает «золото», «золотая (ой)». До сих пор в Осетии, как одной из частей исторической Алании, в Дагестане и Таджикистане имя Зарина очень распространено. Вероятно, в народной памяти сохранилась далекая информация о благородных деяниях сакской царевны и описываемое имя получило распространение в Казахстане. Информация о Зарине присутствует в Казахской национальной энциклопедии [5, c. 169].

Исторически достоверная информация, со временем став легендарной, сохранялась во многих источниках древних и средневековых иранских и тюркских народов. Подтверждением реальности описанных событий, связанных с легендарной Зариной и другими женщинами сакского, скифского и других народов, населявших просторы Евразийской степи, являются данные из археологических раскопок курганов с женскими захоронениями, которые сопровождались предметами вооружения.

В этой связи Гутнов Ф.Х. приводит данные о раскопках скифских курганов V–IV вв. до н.э. на Среднем Дону. В 3-х из 4-х исследованных курганах были погребены молодые женщины из богатых семей; в двух случаях их сопровождал набор оружия. Наличие дорогих ювелирных украшений боспорского производства, греческих амфор, значительные размеры и пышность погребальных сооружений сопоставимы с известными курганами военной аристократии. Всего же в южно-российских лесостепях между Доном и Днепром на 1991 г. обнаружено 112 таких погребений, что существенно превосходит количество женских могил с оружием у савроматов Поволжья и Приуралья, считающихся главными «поставщиками амазонок». В тех случаях, когда удалось определить возраст, оказалось, что большинство вооруженных скифянок принадлежало к возрасту от 16 до 30 лет (69% таких захоронений). Многие погребенные относились к высшим слоям общества. Захоронения вооруженных женщин скифского общества археологи склонны объяснять наличием некоей воинской повинности в качестве легковооруженной конницы для определенных возрастных и социальных групп. Среди археологических материалов скифской поры по-разному интерпретируются находки повозок или их частей в курганах-могилах. Многие специалисты связывают их с высоким социальным статусом погребенных, которых относят к представителям либо военной аристократии, либо жречества.

Так, без ответа остается вопрос, почему в скифское время погребальные повозки в 70% случаев связаны с погребенными женщинами, имевшими особый социальный статус. Среди богатых раннеаланских погребений начала н.э. значительный процент составляют женские захоронения. По богатству и значимости им трудно найти что-либо равноценное среди более ранних сарматских курганов. Но, как справедливо подчеркивает А.С. Скрипкин, напрашивается аналогия с довольно ярко выраженными матриархальными традициями у сако-массагетского населения Арало-Каспийского региона. Памятники фольклора сохранили свидетельства о высоком общественном положении женщины у древних народов Приаралья и их участии в ратных делах. Это перекликается с нартовским эпосом осетин и позволяет говорить о единых истоках данного явления [6].

В связи с особой ролью женских персон в традиционных обществах населения Евразии представляют интерес, что эпические произведения хранят информацию о воинственном характере женских персонажей, называя их термином afsin, значившего “хозяйка”, “госпожа”. По мнению В.И. Абаева с таким обозначением они выступают в нартовском эпосе и в своей форме носят явные черты сако-массагетского (скифского) происхождения и вполне вероятно, что он являлся скифским социальным термином, распространившимся по Средней Азии. 

Выше упоминалось о связи фольклорных традиций иранских и тюркских народов, но поиски корней могут быть продуктивными с точки зрения выявления истоков увековечивания женского образа в тюркской этноязыковой семье. Обратимся к сохранившейся в казахской этнографической среде форме тамги кыпчаков. Тамга, изображенная в виде двух вертикальных полос, в действительности является обозначением двух деревьев: қаин и қарағай. Казахское – қаин, на древнем тюркском и сохранившееся ныне в якутском языке, звучит как қатын, в значении «хозяйка», «госпожа». В казахской лексике для обозначения родственников со стороны жены поныне используется термин қаин журт/березовые родственники [7, c. 45].

Историческая проекция термина қатын/қаин, сохранившаяся в обозначении тамги кыпчаков дает основание для множества основополагающих выводов по истории тюркских народов в целом. Тюркские топонимы – являются важным источником для исторической реконструкции, которые позволяют выявить особенности развития языка, материальной, духовной культуры народов, населявших те или иные территории. Для иллюстрации процесса развития и формирования топонима обратимся к анализу топонима реки Катунь, которая является притоком реки Обь на Алтае.

В разных тюркских языках слово катунв форме гадын, катынозначает «женщина»; в алтайском кадынимеет значение «женщина, госпожа». В монгольском же языке наблюдается смысловой сдвиг: «княгиня, повелительница, ханша, госпожа». В эвенкийском языке катун– «сказочная героиня, жена богатыря, дама». Эти этимологии не могут быть продуктивны в топонимике, они не географичны. Между тем, обычно именно так (повелительница, госпожа) объясняется название алтайской реки Катунь/Қатын – одной из составляющих р. Обь, тем более что другая составляющая – Бия – якобы осмысливается «господин, знатный, начальник». Сравним также тувинскую р. Бий-Хем, расположенную  в верховье Енисея, ее значение переводится как «река-господин». А из Бии и Катуни рождается Обь – «тетушка, бабушка». В этом букете господ, тетушек есть логика народной этимологии. В топонимии Азии обнаруживаются немало аналогичных географических названий Хатан-Булак в Монголии, Хатунхэ – левый приток р. Тумыньцзян в Северо-Восточном Китае, р. Катанца – левый приток р. Казыра в Западных Саянах. Реку Иртыш ханты называют Катанас и Катон-Карагай на Алтае в Восточно-Казахстанской области [8, с. 190–191]. Второе значение древнетюркского слова қатын, хатанныне утерянное «река». В таком значении оно употребляется в енисейских рунических наскальных надписях [9, c. 179]. С водой, рекой непосредственно связано и имя скифской богини Апи и «брачный союз Неба именно с Водой, как воплощением нижнего мира был устойчивой традицией, позволяющей предположить, что земное и водное начала олицетворялись в скифской религии в одном персонаже» [10, c. 46].

Комплексный анализ источников помогает выявить истинное значение топонима р. Катунь/Қатын с точки зрения развития духовной культуры тюрков. В описании событий периода создания Тюркского каганата китайские источники свидетельствуют, что первый тюркский каган Бумынь принял тронное имя Или кагана, значившее, что его владения расположены на реке Или, а супругу назвал Катунь/Қатын [11, с. 228].

В VII–VIII вв. в Ташкентском оазисе, получили распространение монеты с изображением четы правителей, кагана и катун. Монеты содержат надписи на согдийском и тюркском языках на аверсе [12, с. 15–19]. На реверсах монет изображены родовые тамги правителей. Согласно выводам автора, хатун показанная сидящей рядом с правителем, каганом могла олицетворять собой женское божество тюркского пантеона Умай [12, с. 30]. По сведениям нумизматов, в коллекциях монет представлены и монеты с надписями «катун» на их реверсах [13, с. 55–70].

Иконографический стиль портретов изображенных на монетах правителей сходен с портретами тюрков на каменных изваяниях и фресках из средневековых городов с территории Средней Азии и Казахстана (Пянджикент в Узбекистане, Куйрук тобе в Южном Казахстане). Анализ тюркских парных мужских и женских статуй на памятниках святилищ Мерке и Жайсан, совместно с данными выше перечисленных источников, позволяет произвести реконструкцию мировоззрения древнетюркского общества [14, c. 54–67]. Следовательно, развитие тюркского топонима, сохранившегося в наименовании реки Катунь, совместно с названием реки Бия отражают основы идеологического комплекса тюрков, важным элементом которого являлись мировоззренческие представления о единстве божеств тюркского пантеона Тенгри и Жер-Су, одним из символов которых являлась вода, река, именуемая в древности словом қатын. (Русифицированная версия наименования реки Катунь не является верной, и в таком звучании не отражает истинного, содержательного смысла топонима, но коренные алтайцы наименование реки произносят правильно и оно звучит как Қатын). Топоним Катон-Карагай на Алтае в Восточно-Казахстанской области в действительности, без искажения, будет правильным писать Қатын-Қарағай, что соответствует тамговому обозначению кыпчаков. Анализ семантического содержания топонима, вероятно, указывает на хронологическую древность его возникновения и этнологическую подоплеку наименования, указывая на первоначальный географический ареал этногенеза кыпчакского племенного союза. Более того, в тамговом символизме кыпчаков в форме единства двух разных пород деревьев сокрыто истинное, глубоко историчное, событийно важное для всех тюркских народов соединение традиционных мировоззренческих начал представителей восточного и западного ареалов большого тюркского мира.

Рассмотрение исторического процесса последовательного развития культуры кыпчакского этноса во времени и пространстве Евразии в описываемом ключе, с учетом широкого охвата ими основных элементов и черт многих представителей тюркских народов может оказаться наиболее перспективным направлением кыпчаковедения в целом.

С другой стороны, надо отметить, что основные черты идеологического комплекса средневековых тюрков, впоследствии составившие базовые духовные ориентиры кыпчаков – половцев, нашли свое отражение во всех видах источников, летописях, рукописях, монументальном искусстве и многом другом. Но все многообразие форм информативных материалов требует рассмотрения их в общем контексте развития истории тюркских народов в целом, с учетом акцента на формирование духовной культуры, основанной на идеологических ценностях.

Историческое развитие духовной культуры каждого народа находит свое отражение в языке, истории культуры, географическом пространстве. Лексикологические и этимологические исследования наименований географических топонимов и антропонимов Казахстана и Евразии являются важным свидетельством развития не только языка тюркских народов, казахов, но и их богатого исторического прошлого. Не случайно история личности Зарины, олицетворяющей собой Народ и Отечество и чувства благодарности за ее подвиги во имя заботы о главных ценностях своей Родины оставила свой след в многовековой памяти народа и сохранилась в именах прекрасной половины человечества.

Рисунок 1. Изображение служителей культа и правительниц в «трехрогих» головных уборах.

1 – святилище Жайсан, каменное изваяние (Казахстан); 2 – изображение на валуне из могильника Кудэрге (Алтай); 3 – металлически бляшки из городища Красная речка (Кыргызстан); 4, 5 – изображения правителей на монетах из Шаша (Ташкентский оазис).

Святилище Мерке. Женские изваяния

Список литературы и источников:

1. Пьянков И.В. Средняя Азия и Евразийская степь в древности. – СПб.: Петербургское лингвистическое общество (Исторические исследования), 2013. – С. 39–123.

2. Геродот. История. – М.: Издательский центр «Ладомир», 2001. – С. 270–272.

3. Короглы Х.Г. Взаимосвязи эпоса народов Средней Азии, Ирана и Азербайджана. – М.: Наука, 1983. – С. 10–11.

4. Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. – М.: Наука, 1990.– С. 114.

5. «Қазақстан». Национальная энциклопедия / Гл .редактор Ә. Нысанбаев. – Алматы: Энциклопедия Казахстана, 2002. – 720 с. – С. 169.

6. Гутнов Ф.Х. Скифские портреты. –URL: www. Darial-online.ru ˃1999_3 ˃ gutnov.

7. Досымбаева А., Бондарев М. Язык, письменность и этюды по духовной культуре кыпчаков // Материалы II-й научной конференции средневековой истории Дешт-и-Кыпчака. – Астана, 2018. – С. 43–47.

8. Мурзаев Э.М. Очерки топонимии. – М.: Мысль, 1974. – C. 190–191.

9. Батманов И. А. Язык енисейских памятников древнетюркской письменности. –Фрунзе: Изд-во АН Киргизской ССР, 1959. – С. 179.

10. Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. – М.: Наука, 1977. – С. 46.

11. Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. – М.-Л., 1950 – Т. 1. – С. 228.

12. Бабаяров Г. Древнетюркские монеты Чачского оазиса (VI–VIII вв.). – Ташкент: Изд-во. Национальной библиотеки им. Алишера Навои, 2007.– С. 15–19, 30.

13. Смирнова О.И. Заметки о среднеазиатской титулатуре (по монетным данным) // Этнография Востока. – М., 1961. – №4. – С. 55–70.

14. Досымбаева А. История тюркских народов. Традиционное мировоззрение тюрков. – Алматы: Service Press, 2013. – С. 54–67.

Автор: Досымбаева А.М., д.и.н.